Одна девочка говорила с грустью, что у родителей нет возможности водить ее в художественную школу. «Не расстраивайся, - говорю, - Я знала художника, который нигде не учился, он занимался самостоятельно, а теперь его знает чуть ли не весь мир. Ты просто рисуй, если любишь рисовать».
Детство
Юрий Эросович Кузнецов родился в 1948 году в маленьком провинциальном городе – Коврове. Годы его детства выпали на послевоенное время. В 1945 году закончилась Великая Отечественная Война. Долгие годы после этого страна восстанавливалась, строилась, набиралась сил.
Хотя и жили небогато, но детство, как детство современных мальчишек и девчонок, у Юры Кузнецова было беззаботным. В то время не было ни телевизоров, ни тем более компьютеров. Дети проводили много времени во дворах. Летом мальчишки бегали купаться на речку.
Дома Юру тоже окружали картины родной природы – поля, лесные опушки. Только нарисованные. Его отец – Эрос Васильевич Кузнецов был художником. Он любил природу и живопись, писал акварелью пейзажи. Работая на заводе имени Дегтярева в отделе эстетики, Эрос Васильевич в свободное время ходил на этюды, рисовал на природе.
Мама Юры – Клавдия Васильевна была не только хорошей хозяйкой, но и прекрасно ориентировалась в мире цифр. До выхода на пенсию она работала бухгалтером. Вероятно, именно от нее унаследовал склонность к точным наукам старший брат Юры – Александр. Он хорошо учился в школе, окончил техникум, потом работал в научной лаборатории, а затем в строительстве.
Юра же перенял от отца любовь к искусству и тонкое чувство цвета. Свои способности он развивал самостоятельно. Отец не занимался с ним целенаправленно, не заставлял и не давал каких-либо заданий. Он предоставил сыну свободу в выборе будущей профессии, хотя видел, что сын обладает способностями в живописи.
Юра учился в школе № 1. Там он, как и все изучал науки, но не к ним стремилась его душа. Самые яркие воспоминания детства, которые сохранились у Юрия Эросовича, связаны с отцом. Вот Эрос Васильевич приходит домой с новой картиной, над которой только что работал на природе. Все домочадцы смотрят на нее, радуются. В жаркие дни акварель слишком быстро высыхала, поэтому Эрос Васильевич менял ее на масляные краски. Забавно было видеть потом пейзажи, облепленные мошками и комарами.
После окончания школы Юра решил сразу идти работать. Его приняли на завод Дегтярева, где он стал художником-оформителем. Когда-то эта профессия была востребована на каждом предприятии. Объявления, плакаты, схемы рисовали тогда вручную. Это сейчас с помощью компьютера легко создать и сразу распечатать любое графическое изображение.
Спустя некоторое время Юру призвали в Армию. В части, куда он прибыл, сержант выстроил новобранцев и спросил: «Художники среди вас есть?» «Есть!» - ответил Юрий и сделал шаг вперед. В армии тоже требовалось рисовать плакаты, так что художник не расставался с кисточками и красками даже на службе.
После армии Юрий вернулся на завод. Уже не юноша, а взрослый мужчина просто работать и рисовать плакаты день ото дня уже не мог. Он стал искать себя. Для творческого человека очень важно найти свой путь. Но как это сделать?
Юрий Кузнецов пробовал свои силы в самых разных областях искусства. Он освоил чеканку – изготовление картин из металла, резьбу по дереву и по гипсу, палехскую и хохломскую роспись. Это было в 70-х годах прошлого века. Нужно представить то время, когда он получал эти навыки. Если сейчас мы можем найти любую информацию в интернете, то тогда этого и в помине не было. Книг по ремеслам тоже не хватало. Единственный вариант – поступить в училище или набираться опыта у состоявшихся мастеров. Но где их искать? Ехать куда-то невозможно, ведь у Юрия уже была своя семья. Оставалось только изобретать самому. Он брал материал и пробовал, придумывал, снова пробовал, пока не добивался желаемого результата.
В декоративно-прикладном творчестве он достиг значительных успехов. Его чеканки ценились высоко, и, вероятно, до сих пор хранятся во многих ковровских семьях. Предметы с характерной точечной росписью появились именно тогда, в годы поисков и открытий.
В начале 90-х годов прошлого века в нашей стране происходили серьезные перемены. Раньше в Советском Союзе все воспитывались атеистами, людьми, для которых существует только материальный мир, и нет Бога. В 90-е все больше и больше людей потянулось в церкви. Власть теперь не указывала, во что верить. Многие пришли к тому, чем дорожили их предкам. Людям стали нужны иконы. В этом духовном устремлении миллионов Юрий Кузнецов создает то, чего ранее еще не существовало. Свой точечный отработанный годами узор он применил для украшения икон.
Такого еще никто не видел. Необычные иконы одобрило духовенство, включая Патриарха. Они пришлись по душе многим людям. Точечная техника получила название по фамилии автора: «кузнецовское письмо». За успехом шли годы усердной работы.
Юрий Кузнецов обладал талантом, даром. Но главное его качество – это огромная трудоспособность. Иконописец работал по 12 часов в день. Он написал 1500 икон. Попробуй представить это число! Это храм на реке Истра, это дорогой образ в домах людей, живущих в разных городах России и в других странах.
Что важно знать каждому ребенку, который хочет стать художником? Все рассказанное в статье происходило не когда-то сотни лет назад. Это наше время, наша история. У каждого есть шанс создать что-то выдающееся. Заметим, что Юрий Кузнецов известен не только, как иконописец. Он и в живописи сделал открытие. Краска темпера, наложенная особым образом на бумагу с бархатной поверхностью, дает необычный эффект свечения. Так появились картины, а вместе с ними и новые поклонники творчества Юрия Кузнецова.
Хочу поделиться со всеми детьми советом от Юрия Эросовича, который он дал одному малышу. На вопрос: «Как нарисовать салют?» он ответил: «Что тут сложного? Возьми картинку или фотографию, смотри и рисуй!»
Рассказ Василия Кудрявцева, посвященный Юрию Кузнецову
Мой низкий поклон человеку и иконописцу Юрию Эросовичу Кузнецову
Труженик на божественной ниве
Меня крестили. Не то, чтобы отец был против, но особо и не приветствовал. Это все мама. Город только освободили, но война еще не кончилась. Крестили в городской церкви, которая, как и все храмы во время войны выглядела, скорее всего, как сирота. Чисто и скромно по бедному. Так у меня появился оловянный крестик на тесемочке.
В городе не было работы, и отец уехал на заработки в соседний город. Кода мне исполнилось пять лет, семья перебралась в коммунальную квартиру, настроенную не очень приветливо. Тогда мама, наверное, сняла с меня крестик и положила в шкатулочку, где хранилось то, что хранят многие мамы: прядь волос, молочный зубчик, какую-нибудь памятную вещичку, связанную с сыном и мой нательный крестик.
В школе я, как и все вступил в пионеры. Улица, куда мы переехали жить, уже только вдвоем с мамой, была какая-то неверующая. Откуда у меня такое ощущение? Я не знаю.
Квартира наша находилась в полутора кварталах от главного городского кладбища. Когда-то на кладбище было две церкви. Одна примыкала к его территории кладбища, а другая была внутри нее. Внешнюю церковь перестроили и превратили в республиканский архив, а Внутренняя - оставалась действующей. Близость этой церкви и всего в ней происходящего ощущались мною в течение тринадцати лет. Но сам я в ней не бывал. Да и мама не помню, чтобы ее посещала. Знаю по рассказам, что она была в юности истинной прихожанкой Внешней церкви.
К нам с мамой иногда вечерами заходила ее подруга по гимназии. Мама доставала небольшой лист бумаги и на одной стороне писала "За здравие" и перечисляла имена, а на обороте писала "За упокой" и тоже писала только имена.
Стол у нас в нашей комнатке был общий и единственный, поэтому однажды я заметил, что мама одно и тоже имя написала на обеих сторонах листка. Я не удержался и спросил (мы с мамой о Боге и вере до этого как-то не говорили). "Как же так?" Как знать, кто есть кто?" Мама мне тогда ответила: "Души их правильно отзовутся".
Я окончил школу, получил специальное образование и начал работать. Стал испытывать частые недомогания. Обратился к врачам. Они поставили диагноз, от которого и у более взрослого человека опустились бы руки. Назначили лечение. А мне не хуже, но и не лучше. Наверное, молодость спасала.
И вдруг у меня совершенно непонятным образом возникло желание фотографировать церкви. Я не увлекался фотографией (я ей вообще не занимался), меня не интересовала архитектура церквей, я не ощущал какого-то осознанного душевного позыва. Желание и все.
Купил простой фотоаппарат, и так как моя работа была связана с постоянными командировками по республике, повсюду, где мог, фотографировал церкви. Все чаще закрытые. Приблизительно из четырех одна действующая.
И стал я испытывать какое-то облегчение. Предположил, что от лекарств. Отснял одну пленку, другую, чувствую, что на меня как-то по-особому стали действовать свидания с церквями.
Работать приходилось много, а уставать стал меньше. На время вынужденно перестал фотографировать, отложил фотоаппарат, а потом больше к нему не возвращался. Так где-то он и остался вместе с непроявленными пленками. А диагноз мой врачи с меня сняли. Заключение - здоров.
Потом с моим другом чуть не приключилась беда. Не то, чтобы он был воинствующим атеистом, но как-то совсем был далек от всего этого. А тут его родственница почти насильно дарит ему икону, он оставляет ее в гостинице, идет на море, его смывает волной в море и его извлекает из воды случайный прохожий. Приходит он в себя только в больнице. Где все это и узнает. Но самое яркое в этой его истории то, что он отчетливо помнит, что пока боролся с волнами, перед ним был образ подаренной иконы.
В доме у нас иконы были. Там где им положено было быть, когда вокруг верующих не большинство. Некоторые свои иконы прятали. Потом наступило безвременье. Советский Союз распался.
Чьи мы теперь? По какому-то странному стечению обстоятельств жизнь меня подводит к тому, что я узнаю, что крещен в той церкви (до этого я не спрашивал, а мне не говорили) около которой я долго жил, а потом, проходя мимо, всегда испытывал какое-то волнение, подъем настроения.
Получается, что с церковью, верой и предметами, сопровождающими верующего, отношения у меня были невыясненные. Так я и жил: без молитв, без стремления и без неприятия. Не огороженный, но и не внутри.
Нельзя сказать, что я не замечал, что верующие живут рядом. Видел и деревенские похороны с хоругвями, и крестные ходы на праздники, и разное другое, а было это все только рядом.
И вот однажды, листая какие-то страницы интернета, обнаружил материал о необычной манере иконописца Кузнецова. Скользнул, потом посмотрел еще и еще раз. Стал всматриваться в иконописные образы работы Юрия Эросовича и испытывал каждый раз какое-то неведомое волнение.
Так, наверное, бывает, когда встретишь родственника, которого никогда не видел. И не можешь понять, чего это ты пришел в такое состояние необъяснимого узнавания. И чем больше я узнавал о работах Кузнецова, чем больше я их видел, тем больше меня захватывало неведомое чувство.
И тут умерла моя мама. Оказалось, сколько же нас связывало. А ведь я многие годы жил отдельной семьей, никогда мы особенно не признавались друг другу в любви. Она у меня была очень чувственным и очень сдержанным человеком. И меня в особой ласковости к людям даже к близким не обвинишь. А тут случилось и не верю. Что это со мной? Мечусь. Нет ее. Привычки исповедоваться за всю жизнь я так и не приобрел. Тяжко. Открыл интернет. И почти сразу нашел образ, святой моей мамы работы неизвестного иконописца. И потерял покой. Кажется, что вижу эту икону работы Кузнецова. Обратился к Юрию Эросовичу. Объяснил, какой мне видится икона. Он откликнулся. Сказал, что почувствовал образ и готов писать.
Я никогда в жизни ничего так не ждал. И вот икона работы Кузнецова у меня в руках. Взял и вздрогнул. Какое-то странное наполнение, как будто что-то вернулось. То прежнее. Родное. Я и сейчас, когда подхожу к дому ощущаю (сознание включатся с опозданием), что все будет как всегда. Она меня ждет. Улыбнется и что-нибудь неважное скажет.
Я вхожу. Ее нет. Запоздалое: "Ведь ты же все понимаешь". Смотрю на икону святой и даже не шепчу, а мысленно обращаюсь к ней с вопросом: "Как она там?" И явственно слышу мамин голос: "Я тебя люблю".
Василий Кудрявцев
